Форум

Летом 1962 г. я решил съездить в Ленинград на велосипеде. Был у меня старинный "Diamant" — обычный дорожный костотряс, без прибамбасов. Терзал я эту железку нещадно, но и чинил неустанно. Перед задуманной поездкой сочинил из фанерки и двух дюралевых стоек второй (передний) багажник. [Только лет через 15-20 Харьковский велозавод стал выпускать "Украину" с двумя багажниками.] Каково управлять рулём при нагруженном передке (впереди восседал рюкзак, а на заднем багажнике ехала тяжеленная двухместная палатка), я ощутил уже после старта, но освоился, хотя первые километры по Москве дались не без содроганий.

Впереди были 720 км, встречный ветер, недельные дожди, порванные спицы, ночёвки в случайных местах и прочие прелести самодельного велотуризма. Надо учесть, что до моих грядущих марафонов оставалось больше 20 лет. Но в активе были 5 лет в институтской лыжной секции. Поэтому смело запланировал для себя 100 км как суточную норму. Я-то её выдерживал, а вот мой костотряс сразу же посыпался. Главная беда — тонкие, давно поржавевшие немецкие спицы. Выручило чьё-то старое, выброшенное колесо, которое мне "подарили" в кемпинге на 115-м км. Оно само никуда не годилось, но спицы в нём прекрасно сохранились. Без такой "техпомощи" я вряд ли бы уехал далеко.

Правда, обретений без потерь не бывает. В том же кемпинге я лишился половины своих мясных запасов: местный пёс умудрился развязать мой рюкзак и сожрал одну из двух копчёных колбасин. Оставшуюся пришлось потом разделить где-то в Новгородской области с местными мальчишками: они набежали просто из любопытства, когда я уселся перекусить у дороги. Надо было видеть, какими глазами они пожирали мои бутерброды. Оказалось, я попал в те края, где не то что колбаса, а даже хлеб в ту пору был дефицитом. А я-то наивно думал, что послевоенная недоедаловка повсеместно и давно кончилась.

[В этой связи позволю себе небольшое историческое отступление. Буквально на днях, т.е. в ноябре 2005 г., по ТВ прошёл сюжет о расстреле новочеркасских рабочих в июне 1962-го. Если верить тогдашним газетам и радио, то мы вовсю догоняли Америку по производству еды на душу населения. На игру в догонялки нужны были деньги. Поэтому с 1 июня 1962 г. на треть выросли в цене мясо, масло и молоко. Сейчас это звучит обыденно, а тогда это было первое официальное подорожание после серии послевоенных "сталинских" снижений. В Новочеркасске это событие совпало со снижением сдельных расценок на ведущем предприятии города — электровозном заводе. Недовольства хватало по всей стране, но здесь дело кончилось трагедией в духе 1905-го года: десятки убитых на площади и семеро расстрелянных по суду. Конечно, в Москве продовольственный дефицит не был таким жгучим, как в провинции. Но даже здесь летом 1963-го вводились талоны на крупы, муку и т.п.]

Где-то за Калинином моё путешествие перестало быть одиночным: я присоединился к двоим таким же туристам, которые ехали на велосипедах, взятых напрокат. Мы несколько дней помогали друг другу, чередуя лидерство в езде против ветра. Расстались на какой-то развилке перед Ленинградом. Самый весёлый эпизод совместного пути — подъём после ночёвки у комариного болота: наши физиономии распухли до полной неузнаваемости; все трое ржали от души, глядя друг на друга и в зеркало. После этого въезжаем в Новгород и хотим сфотографировать вид с моста на Ильмень-озеро. Тут местный милиционер возжелал увидеть наши паспорта. Увидел, но долго мучился, сличая фото с нашей покусанностью и недельной небритостью.

Встречный ветер, дожди, дырявая палатка и частые поломки измотали меня неимоверно, но на седьмой день я въехал-таки в Ленинград. На перекрёстках стали приставать местные ГАИшники: оказалось, что в городе надо иметь удостоверение на право вождения велосипеда. Отбрехался тем, что "сами мы не местные": преодолённый километраж внушал уважение даже милиции.

Ночевать было негде. Палатку в городе не поставишь, а мест в советских гостиницах не было никогда. Выручил брат, который ещё в Москве дал телефон своего бывшего преподавателя. Тот меня знать не знал, но он и его жена приняли меня, как родного. Впервые за всё путешествие я отмылся и ночевал на чистых простынях.

[Надо сказать, что в те поры я воспринял это так же, как и любую помощь от любых других людей, искренне полагая её не любезностью, а нормой. Я всё ещё жил детскими представлениями военной и послевоенной поры, когда, как мне казалось, бескорыстная поддержка разумелась сама собой, как условие общего выживания. Более того, принцип "ты — мне, я — тебе" считался если не противоестественным, то уж наверняка аморальным, а то и противоправным.]

Повторять изнурительный поход в обратном направлении на абсолютно раздолбанном костотрясе не захотелось. Я поставил велосипед у стены Московского вокзала и ушёл за билетом. Когда вернулся, вздохнул с облегчением: пусть теперь мучается тот, кто польстился. В Москву вер